Холодные объятия Юконна

Аляска, октябрь 1954 года. Резкий ветер с залива Ном пригнал первые, по-настоящему зимние шторма. В крошечном поселке Ледяная Гавань, затерянном среди бескрайних снегов, осень была не временем года, а короткой передышкой перед долгой полярной ночью.

Бывший детектив из Сан-Франциско, Лео Бреннер, приехал сюда два года назад, пытаясь сбежать от призраков своего прошлого. Он купил старую лавку и торговал снаряжением для охотников и старателей. Тишина и однообразие должны были стать лекарством. Но в ту ночь тишина была разорвана.

В его дверь грубо постучали. На пороге стоял молодой сержант Томми Уэст, лицо его было белым как мел.

— Мистер Бреннер, вам нужно посмотреть. Мы нашли Джонаса. Но это... это не он.

Джонас Мюллер был старым немцем-старателем, жившим на отшибе. Все считали его чудаком, но безобидным. Бреннер, нехотя натянув тулуп, последовал за сержантом.

В хижине Мюллера пахло медью, морозом и чем-то сладковато-гнилостным, отчего кровь стыла в жилах. Тело старика лежало посреди комнаты. Но это было не просто тело. Оно было полностью обескровлено, кожа натянута на кости, как пергамент. А вокруг, на полу и стенах, зияли странные, будто бы выжженные кислотой, символы. И стоял невыносимый холод, пробирающий до костей, несмотря на горящую печь.

— Официально — нападение дикого зверя, — пробормотал шериф Мэллори, человек с лицом, изборожденным морщинами и виски. — Но какой зверь оставляет такие знаки?

Бреннер молча осмотрелся. Его опыт, отточенный в калифорнийских трущобах, кричал: это не животное. Слишком ритуально. Слишком... целенаправленно. На столе он нашел потрепанный дневник Мюллера. На последней странице, датированной вчерашним днем, дрожащей рукой было выведено: «Оно не спит. Оно вернулось за своими детьми. Слышу шепот в ветре».

Шепот. С этого слова для Бреннера начался новый кошмар.

В ту же ночь пропала семья эскимосов-юпиков, жившая на краю поселка. В их чуме не было следов борьбы, только тот же леденящий холод и на стене, выцарапанный ножом, — тот самый символ, что был в хижине Мюллера.

Поселок замер в страхе. Люди запирались в домах, боялись выходить после заката. Шепоты стали городской легендой. Некоторые говорили, что слышали их — тихий, шелестящий голос, приходящий с ветром, зовущий по имени.

Бреннер, движиемый старой детективной жилкой и чувством долга, которого он не мог заглушить, начал собственное расследование. Он разговаривал со старейшинами юпиков. Седая старуха по имени Анирак, глядя на него пустыми глазами, рассказала легенду о «Силак» — Древнем Холоде, духе вечной зимы, что пришел из льдов раньше людей. Он спит под толщей ледников, но иногда просыпается, чтобы забрать тепло жизни и пополнить свою ледяную свиту. Его призывают жрецы, забывшие свои имена, а знак Силака — это врата в его царство.

— Оно не убивает, мистер детектив, — прошептала Анирак. — Оно замораживает душу. И душа эта становится частью ветра, частью холода. Навеки.

Расследование зашло в тупик. Все улики были призрачными, как северное сияние. Но Бреннер заметил закономерность. Все жертвы так или иначе были связаны с определенным участком в горах, где в начале века бушевала «золотая лихорадка». Он отправился туда с сержантом Уэстом.

Заброшенная шахта «Последняя надежда» зияла в склоне горы, как черная дыра. Вой ветра на входе звучал как тот самый шепот. Внутри они нашли то, что искали, и больше, чем могли представить.

Это была не просто шахта. Это было святилище. Стены были покрыты теми же символами, высеченными в камне. В центре пещеры стоял алтарь изо льда, который не таял, несмотря на сравнительное тепло. А вокруг алтаря, словно статуи, стояли десятки людей. Они были заморожены, их лица застыли в безмолвных криках, глаза превратились в ледяные шары. Среди них Бреннер узнал недавно пропавших юпиков. И Джонаса Мюллера. Его высохшее тело стояло здесь же, в ледяном плену.

— Господи... — прошептал Уэст. — Они все здесь. Все пропавшие.

И тут Бреннер понял. Дневник Мюллера. «Оно вернулось за своими детьми». Старик не был жертвой. Он был жрецом. Он пытался возродить культ Силака, принося ему жертвы. Но древний дух вышел из-под контроля и забрал самого Мюллера.

Шепот стал громче, он исходил уже не от ветра, а от самих ледяных стен. Тени зашевелились. Из темноты на них уставились десятки пар ледяных глаз. Это были «дети» Силака — те, чьи души были заморожены. Они двигались рывками, с хрустом ломающегося льда.

— Беги! — крикнул Бреннер Уэсту.

Они бросились к выходу, оборачиваясь и отстреливаясь. Пули пробивали ледяные тела, но не останавливали их. Уэст отстал, его крик был резко оборван леденящим душу звуком — звуком мгновенного замораживания плоти.

Бреннеру чудом удалось вырваться. Он бежал, не оглядываясь, чувствуя, как ледяной ветер преследует его по пятам, а шепот раздается прямо в ушах, зовя его по имени. «Лео... Останься с нами...»

Он добрался до поселка и поднял на ноги всех, кто мог держать оружие. С криками о демоне они вернулись к шахте. Но нашли лишь обвалившийся вход, заваленный тоннами снега и льда. Словно гора сама закрыла свое чрево.

Расследование было официально закрыто. Трагедию списали на лавину. Шериф Мэллори получил свое простое объяснение.

Полярная ночь окончательно опустилась на Ледяную Гавань. Лео Бреннер сидел в своей лавке у потухающей печки и смотрел в заиндевевшее окно. Он сбежал от одних призраков, чтобы найти других, куда более реальных. Он был жив, но часть его души навсегда осталась в той ледяной пещере.

И иногда, в особенно тихие ночи, когда ветер выл на особый лад, ему чудился знакомый шепот. Он знал — Силак не умер. Он просто ждал. Ждал, когда тьма станет абсолютной, чтобы снова выйти на охоту. И Бреннер понимал, что это лишь вопрос времени. Холод терпелив. У него есть все дни, какие только есть.